Рассмотрим в качестве примера несколько удачных эссе. В 2000 году в русском переводе вышли эссе известного специалиста по смыслам культуры Умберто Эко. Книга Эко содержит пять разнонаправленных миниатюр по таким вопросам, как: основания этической системы безбожника, бессмысленность войны в современном мире, история понятия «фашизм», содержательный кризис ежедневной прессы, терпимость (толерантность) в контексте глобализации. Тот факт, что выбор и расположение статей принадлежат автору, лишний раз подчеркивает единство сборника по ряду содержательных и идейных параметров. Однако нас будет интересовать не философско-этическая позиция У. Эко, а способ выстраивания проблемы в эссе как в особом жанре.
Лучший способ научиться чему-либо - следовать правильным образцам. Давайте проанализируем, как формулируются проблемные тезисы в этих пяти эссе. Данные формулировки не всегда явно видны, однако их сравнение возможно. Это ответы на вопрос: ради чего, ради какой новой мысли автор отбирает и выстраивает свои размышления и аргументы?
В эссе «Когда на сцену приходит Другой» старый вопрос, неоднократно поставленный и в русской классической литературе XIX века: «Неужели, если Бога нет, то все позволено?», - находит следующее решение.
Проблема: Может ли атеист быть нравственным?
Решение: Да, атеист может поступать нравственно. Он поступает так не потому, что боится наказания в загробном мире, а исходя из:
а) «представления о чужой самоценности», то есть добровольно соглашается признать суверенность личности Другого;
б) представления о необходимости при жизни своими поступками, делами «придать смысл собственной смерти», то есть добровольно соглашается признать суверенность не только других личностей, но и коллектива; руководствуется его интересами, порой в ущерб своим собственным.
Вывод эссе нигде не сформулирован специально, он присутствует в довольно пространном тексте, наполненном автобиографическими аргументами. Этот вывод примерно таков: основание этической системы безбожника - признание интересов другого как равного себе и других как «бессмертного», по сравнению с отдельной личностью, коллектива.
В эссе «Осмысляя воину» само название фиксирует читательское внимание на главном авторском тезисе о том, что современная война во всех смыслах бессмысленна. Это удачный пример парадоксального столкновения заголовка и формулировки проблемы.
Эссе писалось в период, когда начиналась операция НАТО против Ирака «Буря в пустыне», поэтому автор специально разделяет злободневность темы и более широкий контекст для понимания тезиса о бессмысленности войны: «Тем не менее ниже публикуемые рассуждения должны прозвучать независимо от того, как повернутся дела на войне. Они должны прозвучать тем паче, если война позволит достичь «положительного» результата и тем самым создастся иллюзорный вывод, что в каких-то случаях война - разумный выход из положения. Между тем этот вывод необходимо разгромить». Далее излагаются аргументы, показывающие политическую и экономическую нецелесообразность и стратегическую бессмысленность войн в условиях роста глобализации.
Классическая формула проблемы, некоторые думают, что война может иметь позитивные последствия, а я вам докажу, что нет. Парадоксальный разворот проблемы. а уж если эта конкретная война даст иллюзорные выгоды, то еще важнее доказать бессмысленность войны вообще.
Эссе «Венный фашизм» также в известной мере основано на автобиографических впечатлениях. Здесь Эко усматривает противоречие в широком употреблении термина «фашизм» применительно к разномастным политическим течениям во всем мире. Такое употребление безмолвно признается всеми, хотя противоречит первоначальному, исходному смыслу термина как названия итальянского политического движения.
Проблема: «Фашизм должен ассоциироваться с Италией».
Противоречие снимается введением понятия «ур-фа-шизм» (буквально «пра-фашизм»), 14 признаков которого (от абсолютизации «культа традиций» до внедрения особого «новояза» для закрепления идеологических штампов в понятийной сфере) предлагает автор.
Эссе «О прессе» представляет собой текст выступления в парламенте. Первоначальная устная форма сообщения, подготовленного для восприятия на слух, отразилась в письменном тексте. Выводы даны пространно, поэтому их удобнее пересказать, чем цитировать:
а) современная пресса не в силах конкурировать с телевидением по оперативности, что приводит к кризису ежедневной газеты; б) газета становится аналитическим и развлекательным еженедельником, с опозданием комментирующим новости телевидения; в) содержательный кризис современной прессы связан с необходимостью охватить как можно более широкий круг читателей-покупателей; с этим связано понижение интеллектуального уровня материалов и г) рост числа и объема газет: «Воскресная «Нью-Йорк Таймс»... не сильно отличается от «Правды» сталинских времен, потому что, раз все равно невозможно прочитать всю ее даже и за семь дней, это вроде как если бы информация уже прошла цензуру» (с. 125- 126). В этом примере автором схвачена главная черта глобализма: ситуация необозримости всего спектра услуг смыкается с ситуацией отсутствия выбора.
Умберто Эко как специалист по знаковым системам культуры предлагает задуматься над тем, какую же именно реальность отражают газеты, вытесненные телевидением из оперативной новостной ниши. Газеты заняты раздуванием скандалов, придуманных сенсаций, увлечены взаимным цитированием и опровержением. Однако люди привыкли читать газеты, привыкли что-то «узнавать» из них за утренним кофе. Налицо возникновение признаков ритуально-символической (пустой) деятельности, воспроизводящей самое себя.
Проблема схвачена очень точно. Вытеснение старых типов деятельности в символическую сферу вообще характерно для человеческой культуры. Обрядовые хлебцы в христианской литургии - это след древних коллективных трапез. Снимание шляпы (как раньше шлема) - знак миролюбия и т. д.
Итак, проблема эссе: пресса перестает заниматься поставкой новостей, она рассказывает о том и так, чего ждет от нее средний массовый читатель. Это уже не непредсказуемая информация, а предсказуемая сплетня, светская хроника и т. п.
Вывод: уход прессы в сферу ритуально-символической коммуникации (сплетни, а не информации) неизбежен. Автор резюмирует: «Я полагаю, что печать в ее традиционном виде, то есть газета или журнал на бумажной основе, добровольно покупаемые нами в киоске, все еще выполняют свою первостепенную функцию, основную не только для нормального развития цивилизованного общества, но и для нашего удовольствия и для услаждения нас, вот уже несколько столетий полагающих вместе с Гегелем, что прочтение газеты - утренняя молитва современного человека». При этом мы не должны заблуждаться по поводу оптимизма автора: оговорка «все еще» и сравнение с молитвой (как типичной формой ритуальной коммуникации) вполне адекватно отражают его позицию.
Эссе, посвященное началу 2000 года, называется «Миграции, терпимость и нестерпимое». Темой для размышлений становится «великое перемещение народов», ставшее в начале нового тысячелетия проблемой для всего мира. Ситуация смешения культур не приводит к нивелировке различий: «В Нью-Йорке сосуществует множество культур: пуэрториканцы и китайцы, корейцы и пакистанцы... Все со всеми увязаны подчинением общим законам, и все употребляют некий стандартный обслуживающий язык общения - английский, - которым все владеют неудовлетворительно... Так вот, Европу ожидает именно такое будущее, и ни один расист, ни один ностальгирующий реакционер ничего тут поделать не сможет». Следовательно, стратегия терпимости (толерантности) сегодня самой жизнью выводится на принципиально новый уровень, становится частью ежедневного поведения каждого. Новая ситуация ставит на повестку дня и вопрос о механизмах регулирования перепадов между культурами и традициями не только на межличностном, но и на межгосударственном уровне.
Проблема может быть сформулирована так: отрицать полностью право на «инакость» Другого нельзя, принимать полностью и безоговорочно - иногда опасно. Где же граница терпимости? «Но совпадают ли наши этические принципы с их этическими принципами? Вмешиваться, если в этой стране тысячелетиями существует ритуальное людоедство, которое для нас кошмар, а для них - нормальное богослужение?..»
Решение: «Единственный для меня приемлемый ответ: вмешательство напоминает революцию... Различие между вмешательством и революцией, правда, в том, что решения о международных вмешательствах не принимаются срочно, на фоне пиковой ситуации или неконтролируемого народного восстания, а разрабатываются в процессе переговоров между различными правительствами и различными дипломатами». То есть вопрос о приемлемом пороге терпимости включается в сферу международного регулирования. В частности, предметом попустительского отношения никогда не должен быть геноцид. «Новое представление о нестерпимости распространяется не только на геноцид, но и на теоретизацию геноцида».
Таким образом, идея неприкосновенности Другого, с которой автор начал в первом эссе, в заключительном объявляется одним из главенствующих этических принципов в международной сфере. Цикл эссе завершен, тематически замкнут.
Мы рассмотрели пять примеров проблематизации в жанре эссе. Все они так или иначе отражают парадоксальность тезиса, в котором представлена проблема для обсуждения. То есть соответствуют формуле: «Все мы думаем, что А, но я вам докажу, что не-А». Понятно, что хорошее эссе отражает убеждение автора, обладающее известной общественной ценностью. В этом смысле эссе - не просто полемическая реплика, но и, так сказать, корректирующая реплика, существенным образом уточняющая картину общеизвестного.